Комиссар Катар

«Не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням, они говорят удивительно чистым и правильным языком».

(А.С. Пушкин).

— Нет ли в Москве разговору какого? — спрашивает у свахи Акулины Гавриловны Красавиной томящаяся от скуки и одиночества купеческая вдова «тридцати шести лет, очень полная женщина, приятного лица» Домна Евсигневна Белотелова. На что сваха ей отвечает:
— Мало ли разговору, да всему верить-то нельзя. Иногда колокол льют, так нарочно пустую молву пускают, чтоб звонче был.
В этой сцене из пьесы «Женитьба Бальзаминова» А.Н. Островский говорит о старинном московском обычае, своего рода магическом обереге, одном из ритуальных действий ремесла колокольных мастеров-литейщиков…
Московские колокольные заводы в XIX веке считались лучшими в России, получали они заказы и из-за границы. Большинство этих заводов находилось на Балканах, так называлась местность в Москве за Сухаревой башней (нынешние Балканские переулки; балкан - долина между возвышенностями, большой овраг – это для тех, кто Балканы Европой считают).
В обычае распускать слухи и выдумки, когда льют колокол, видны отзвуки старинных, доисторических верований человека, у которого в числе защитных мер от злых сил была и такая, как отвлечение их внимания, обман. Распускаемый слух как раз и имел целью отвлечь внимание недоброжелателей от колокола и занять их чем-то другим. Хозяева колокольных заводов очень верили в силу подобных действий. Н.И. Оловянишников (а нужно иметь в виду, что Оловянишниковы имели колокольный завод) сообщает, что «остроумные изобретатели таких слухов получали хороший гонорар за свои сочинения». Если колокол получался удачный, то следовало опровержение слуха: мол, это на таком-то заводе колокол слили, очень звонкий получился. Если же была неудача, в выдумке не признавались, и тогда слух, как пишет Н.И. Оловянишников, «переходил в легенду».
Рассказывая о колоколах, я решил внести свою лепту в их отливку, тем более, что мне достоверно ведомо, что сейчас отливают колокол для Донбасса. Судите сами, что здесь правда, а что ложь. Но главное, я этой миниатюрой спешу убедить читателя, что не всему стоит верить, ведь мне часто приходится отвечать на такие вопросы читателей (а особенно читательниц), от которых оторопь берет. И где они таких слухов набрались?
Описанное далее, чистая правда, поскольку автор сам знаком с медведем, это ему рассказавшим. Ты удивлен, читатель? У иных все больше коты говорящие, а у Катара медведь? Ну, так я человек русский, чего мне с кошачьей братией в двери скребстись? Мы с дружком моим люди-звери лесные, политесам не ученые, хотя на велосипедах по арене катаемся.
    Вчера парился в бане с медведем. Пили водку, закусывали красной икрой. Потом сушили балалайку, из которой поддавали воду на каменку. Кстати, о самой каменке: кирпичи в ней из кремлевской стены. Купил по случаю у хохлов, которые с поляками Московский Кремль разграбили, в Смутное время. Позвали соседа, тоже с медведем. Плясали барыню, а потом поехали в соседнюю деревню валяться в снегу. Летом его у нас немного, все больше по северным склонам Ростовских гор. Бывает правда, подует Баргузин-ветер и нанесет с холодных белорусских морей метель-завируху. Кружит проклятая, жилы последние вынимает, все белым-бело засыпав.
В такие летние дни на Руси особо тоскливо, впереди-то зима длинная, холодная. Одна радость, что медведи наши спят зимой. А то ведь не успеваешь гнать эту водку. Мой Михайло Потапыч, с самых молодых ногтей привыкший похмеляться, вынь да положь, а то реветь будет, да на бой кулачный рваться.
Навалялись в снегу вдоволь, а затем у попадьи чай пили, с медом липовым, немецким,  да баранками австрийскими. Как водится, опосля четвертого самовара, потянулась меж нами беседа. Мой то Потапыч, совсем осоловел от ведра чаю копорского, что с Англии нам привезли купцы заморские, а соседский то мишка, выносливей стался. Допил, значится, свою чашку и ласково пялясь на дородную попадью, начал свой правдивый сказ:
« Было дело, гостевал у меня знакомец из земель дальних. Он на Москве татарином нанялся к боярину. Боярин сей, известен. Икряной, телом белый и с умом союзен. Наестся-напьется и давай знакомца моего Садыка звать с собой:
— Идем, ужо, Садыкушко в колокола кремлевские звонить! Душа марится, там малиновым звоном и отойдет.
Легко ли думается, далеко ли тут до дела? Как приговорили, так и сделали. Даром, что караулы стрелецкие Кремлем шныряют и трясут всякого, кто сунется на подворье, пришли таки боярин со знакомцем к Ивану – столпу российскому.
Столб велик, маковкой золотою небо сучит, да на Москву сурово доглядает.
Ан и лестница нашлась!
Лезут, значится боярин и Садык на самую верхотуру, поближе к самому басистому звону. Боярин впереди, а татарин его взад пихает, мол, лезь шибче, твое степенство.
Барин ругается, да только делать неча: али сверзиться головой вниз, на пики стрелецкие, али вдарить у звон, да так, что на всю Рассею набат заслышат.
Как водится, влезли, и вдарили  велик колокол! Гул пошел по всей России, да только язык звона, в натуге своей, смахнул царев колокол с Ивана.  Искали, искали, глядь, а он внизу лежит, царь-царем, только кусок обломан.
Вот горе-то, затужили татар с боярином! Теперь рынды царские в приказ Разбойный потащат, а там, ведомо дело, разговор короток – с дыбой спознаешься. Со страху великого и лестницу на Ивана затащили, и во время. Потому, как стрельцы было следом полезли, сымать дружков с колокольни.
Совсем загрустил барин было, да мой татарко от ума великого, мыслей дельной сподобался:
— Давай, честь твоя боярская, крылья делать. Слыхал я, во времена стародавние, чуд-человек летал с энтого Ивана, на крыльях рукодельных. Аки птица, крылами-то взмахнул и поминай как звали. Почитай за Москву-реку соколом сизым упорхнул.
Делать неча, хоть и негож боярин к труду, а все голова одна, и ей на шее сподручнее сидеть, нежели в корзине с отрубями валяться.
Наломал татарин веток с березы, что на маковке росла и давай мастерить крылья. А барину велел голубей наловить и перьев нащипать. Большие перья к большим, а малые к малым. Всяк своим делом занят: боярин охотится, а татарко, знай себе напевает и плетет каркас крыловый.
Когда, глядь: поехала в сторону стена каменна, да ход потайной в том камне открылся. Татарин-то мой, от ума великого схоронился, а барина то на звоннице и не было. Барин на маковке сидел, голубей заманивал.
Смотрит татарин, а из хода на звонницу мужичонка лезет. Мал, не приметен, по виду ярыжка, хоть одет в японское кимоне.
Э, думает, мой знакомец, удача сама в руки просится, и давай вязать ярыжку прутьями березовыми по рукам и ногам.
— Эй,  Аким Савельевич! Подь сюда! Глянь, какую я чуду-юду спеленал!
Боярин мигом с маковки слез, и голубя то ни одного!
Сдвинул сурово брови, шапку горлантную поправил, полы шубы отряхнул и на бранца уставился:
— Кто ты есть таков и чего на колокольне делаешь?
Мычит бранец, ни слова не разобрать. Только теперь сообразил Садыкушко, что кушаком ему рот-то заткнул. Ударил себя по коленям и смехом залился.
— Слыш-ко, Тит Фомич, да как же он речи вести будет, коль кушак у него во рту?!
Смекнул боярин, что прав нехристь татаровья и велит:
— Спаси, ярыжку от кушака своего.
А тот глазами вращает, шипит - злится, наверное. Вытащили кушак тот, бранец и заговорил:
— А что это вы, партнеры, на моей колокольне делаете, и зачем моих голубей приманиваете? А ну, развяжите меня, а то стражу кликну, так тут столько набежит, что и места стать где не будет!
Делать неча, развязали. А он, как накинется на Садыка-татарина и давай его в своей кимоне по всей колокольне волтузить. Кричит, мол, стучи рукой по ковру и кричи заветное слово «Есть!». А ковра то и нет, по чему стучать-то ладонью? Хорош же наш боярин, что свой постелил – ни в жисть бы Садыку не вырваться из цепкой хватки ярыги.
В общем, вышла мировая.
Сидят втроем на ковре боярском, пьют чай с малиной и снетками закусывают. Боярин наш и поведал мужичонке, каким образом они с Садыком на колокольне оказались.
— Вот, что партнеры. Вы я вижу мужики справные. Выведу я вас из кремля тропами тайными, одному мне ведомыми, потому, как все ключи от хором, у меня хранятся. Вот только обещайте мне, что более звонить в колокол на Ивана лазить не будете, и щипать моих голубей тоже забросите.
И верно, глядь, а у мужика-то ярыжистого, на поясе все московские ключи висят: от палат Патриарших и Грановитой, от ворот Спасских и амбаров кремлевских. Видно, не из простых, этот челядинец, а из ближних чинов, коль хозяйство доверили.
— А пока, говорит, угощу я вас по-царски.
Хлоп, в ладоши, и слуги тащат снедь на колокольню. Да не кот наплакал, а обильно, одного ситного по четыре фунта на брата.
Начали, как водится, с порции холодной белуги с хреном, икры, по две тарелки ракового супа, селянки рыбной с двумя расстегаями, а потом жареный поросенок каждому, да с кашей! Посредь стола – тыква с огурцами, да мозги жаренные, плывут подносом на черном хлебе. Розовая семгушка, сменилась янтарным балычком, а далее и селедочкой, под анисовую, что московская ключница гнала. Не забыли и просвиры под вино-зелено, чай люди православные. Зубровка, под крошево мясное, смирновка во льду под налимьи печенки. Квасы, сбитень, пиво царское – море разливанное, а отдельным озером меды сороколетние.
Глядь, отроки оркестрион втащили к столу поближе:
— Ай дану, дану, данай, раз дану данай!!!
Барин-то в пляс ударился, не усидел и ярыга, только Садык мой, не плясал, потому как объелся.
Красота! Вид московский на все четыре стороны, колокол сверзился внизу, и стрельцы суетятся, аки муравьи вокруг царь пушки – здравницу бахнуть из туры русской.
С Новодевичьего монастыря игуменья монашек бедовых прислала. Пригорюнились чернавки, да завели тихими голосами «Рябинушку».
С черта на куличках принесло слепого пастуха Трофима с рожками. Играл Трофим разное, все больше из «Бурановских бабушек». А рядом со слепцом тренькал на рубленной, величиной с избу балалайке, сам патриарх Московский Дорофей, коего, как известно древнее нет в стольном городе Москве.
Славно гуляли, благо день не постный был.
Тут Садык, тычет в бок боярина:
— Терентий Кондратьич, глянь на ярыгу-то нашего!
Барин глянул и обомлел. Сидит в красном углу не мужичонка в кимоне, а сам царь земли русской. Шуба соболиная, шитая золотом, пальцы в перстах, а ноги в сафьяновых чоботах, жемчугами увитые, подушку бархатную попирают. А вокруг тишина и рынды с косами стоят!
Повалились в ноги государю боярин с Садыком, молили простить и не гневаться, на них сирых. Да только Государь милостлив был и зла татарину с боярином не учинил.
Повелел царь отправить татарина воеводой в Казань, а боярину положить подушный оклад, коего на целое войско бы хватило.
— Указали Мы ныне собрать со всего Нашего государства со всех положенных в подушной оклад по прежней переписи сверх настоящего подушного оклада с тех, кои в семигривенном окладе по гривне с души, а кои в сорокоалтынном окладе, а именно: с купечества, также с однодворцев и государственных крестьян и прочих разночинцев, со всех, кои сверх семигривеннного в четырехгривенной оклад положены, с тех по пяти алтын с души, и собирать оные прибавочные деньги все с настоящими подушными в пользу друга нашего сердечного, боярина Савелия Карповича, коего объявляем нашей царской голубятни опекуном. И сей Наш указ повелели Мы во всем Нашем государстве публиковать, и во всех городах и уездах, в церквах и по торжкам и ярмаркам для всенародного известия читать, по всем воскресным и праздничным дням с получения сего Нашего указа месяц, дабы в неисполнении по сему Нашему указу неведением никто не отговаривался.
С сего дня, почитать Большой Звон Ивана Великого, вовек стоящим на земле, у столпа Кремлевского, как памятку всякому, кто возжелает дать звону у царя не спросясь. Так никаких воеводств на Руси не хватит, и подушных налогов тож. А впредь, указать всякому люду, что Государь более не будет жаловать звонарей, которые его мамку старую и честной народ кремлевский пугают набатом.
Вывел Государь боярина и татарву неприкаянную на шлях казанский. Скинул малахай Садык и трижды Государю с боярином поклонился:
-Прощевай Великий Государь и ты друг родный боярин. Теперича я за Русь спокойный. Сверзили мы набат с Ивана, нет ему теперь дела до звона бедственного на Руси. Потому как без куска, он не набат, а самая, что ни на есть фистула.
И пошел по дороге на княжение в Казань-город воевода Садык, новыми лаптями на палке покачивая.  А Государь с боярином в хоромы вернулись, как только намахались в дорогу татарину. Знамо дело, государева служба: один правит, другой голубям свищет. Голуби те, птахи важные ныне. Когда почту в Казань снесут или скажем Муром, а когда поворкуют под окном светлицы царской. Царь ить тоже человек, надобно и ему развлечение.
С той поры на Москве повелось чудное дело, всякий гость, в кремле в дырищу царского колокола заглянет. Добре ли язык колокольный в землю врос и не затаилось ли где там лихо народу русскому.
А голубей, ныне в кремле нет. Боярин то наш пьяницей горьким оказался, все пропил и крест с Ивана бы целовальнику снес, да согнал его Государь со двора, в глухомань на реку Утку, где Тимофей Никитич постриг принял.
Московская традиция шуточного вранья, одна из уникальнейших традиций этого великого города. Вот как описывает это действо В. Гиляровский, бытописец старой Москвы:
— Колокол льют! Шушукаются по Сухаревке — и тотчас же по всему рынку, а потом и по городу разнесутся нелепые россказни и вранье. И мало того, что чужие повторяют, а каждый сам старается похлеще соврать, и обязательно действующее лицо, время и место действия точно обозначит.
— Слышали, утром-то сегодня? Под Каменным мостом кит на мель сел… Народищу там!
— В беговой беседке у швейцара жена родила тройню — и все с жеребячьими головами.
— Сейчас Спасская башня провалилась. Вся! И с часами! Только верхушку видать.
Новичок и в самом деле поверит, а настоящий москвич выслушает и виду не подает, что вранье, не улыбается, а сам еще чище что-нибудь прибавит. Такой обычай:
— Колокол льют!
Сотни лет ходило поверье, что чем больше небылиц разойдется, тем звонче колокол отольется. А потом встречаются:
— Чего ты назвонил, что башня провалилась? Бегал — на месте стоит, как стояла!
— У Финляндского на заводе большой колокол льют! Ха-ха-ха!
В одной московской церкви, на Покровке, венчал священник жениха с невестой, но, как повел их вокруг аналоя, брачные венцы сорвались у них с голов, вылетели из окон церковного купола и опустились на наружные кресты, утвержденные на главах церкви и колокольни.
Оказалось, что жених и невеста - родные брат и сестра. Они росли и воспитывались в разных местах, никогда не видали друг друга, случайно встретились, приняли родственное влечение друг к другу за любовь; беззаконный брак готов был уже совершиться, но Провидение остановило его таким чудесным образом.
Люди со всей Москвы съезжались на Покровку. действительно, купола церкви Воскресения, сооруженной в 1734 году, украшены золочеными венцами. Смотрели, удивлялись, ахали, и как-то в голову не приходило, что эти венцы украшают церковь уже почти сто лет, а размеры их так велики, что самые рослые новобрачные могли бы спокойно разместиться в этом венце, как в беседке.
У этой легенды есть вполне реальное объяснение: венцы на церкви Воскресения поставлены потому, что в ней императрица Елизавета тайно обвенчалась с пастухом из хохлов по прозвищу Розум (ум на украинском) – будущим гетманом Разумовским. А автором самой небылицы о венцах брата и сестры, был сам малоросский гетман Кирилло. Удивительно, но хохлы действительно оставили значительный отпечаток в истории, и примером тому был украинский гетман.
Что бы понять суть вклада хохлов в мировые исторические названия, читателю следует из Москвы перенестись в Ватикан, где и была создана монахами-бернардинцами легенда о «древнегреческом» Ганноне.
В давние-давние времена, в V веке до нашей эры карфагенский мореплаватель Ганнон исследую западные берега Африки основал на берегу Марокко 5 городов. Описание путешествия было нанесено на стену святилища Ваала в Карфагене (в греческом переводе сей труд «Перипл Ганнона»), которое, как понимает читатель не сохранилось. И вот там, на западных берегах Африки, «предположительно» на территории Сьерра-Леоне, в самой дальней точке своего путешествия на неком острове он обнаружил «диких волосатых людей».
Интересно, что битва с ними, описана «античным» Ганноном настолько детально, что упоминаются даже шкуры самок. Но интересно иное, самки и самцы диких людей, потребляли какой то странный напиток, который приводил их в бешенство. Вот, как описывает битву с этими людьми Ганнон в переводе И. Шифмана, кстати жителя Украины, воотчию видевшего этих людей, своими глазами.
— В глубине залива есть остров..., имеющий бухту; в ней находится другой остров населенный дикими людьми. Очень много было женщин, тело которых поросло шерстью; переводчики назвали их ГОРИЛЛАМИ. Преследуя, мы не смогли захватить мужчин, вс они убежали, карабкаясь по кручам и защищаясь камнями; трех же женщин мы захватили, они кусались и царапали тех, кто их вел, и не хотели идти за нами. Однако, убив, мы освежевали их и шкуры доставили в Карфаген.
Когда Кирилло Розум, начал прислуживать офицерам, приведшим на трон Елизавету, он, как и все бездельники обожал пьянство. За что и был прозван ГОРИЛЛОЙ. Прозвище это образовалось из имени Кирилло и названия малоросской водки горилки. Вот таким образом, в мире появилась первая горилла, которая потом получила в пожизненное владение город Батурин и еще множество селений. Со временем, так начали звать вообще любителей выпить и малообразованных людей. В понятии же европейцев малороссы были не просто варварами, а еще и маловарварами, поскольку считались более дикими, чем Великая Русь. Таким образом Ватикан просто переписал образ пьяницы, тупицы-дикаря и зазнайки из украинского села и поместил его в 5 век до нашей эры, не подозревая, что слово горилла зафиксировано в Питере, как ПОТЕШНОЕ СЛОВО  и в 17 веке означает именно хохлов – любителей горилки.
  В 1847 году Томас Севидж, назвал гориллой открытый им в Африке вид человекообразных обезьян, отталкиваясь именно от данного известного ему факта, так сказать по ассоциации с делами давно минувших дней. Хотя первооткрывательство и описание нового вида обезьян, названных гориллами (по тем же причинам) приписывается и Полю Беллони дю Шфйю , франко-американскому путешественнику во время экспедиции в Африку в 1855—1859 годах.
Таким образом, перед нами явная фальсификация Ватикана об очередной греческой древности, рожденная в 17 веке. А, наряду с копанием Черного моря древними укропами, которое всегда звалось Русским Морем или позже Понтом, историческое значение гориллы возрастает в разы и действительно составляет культурную ценность украинского фолклёра.
Между прочим древние укры и современные укропы, явление еще более комическое, если знать, что слово укроп, с польского, переводится, как кипяток или с чешского, как жидкий суп. А если быть совсем правильным, то речь идет о самом обычном огуречном (или ином) рассоле – копер
Наименование растения с пряной, душистой зеленью произошло от старославянского «копръ» путем прибавления к основе приставки у- .
В древнерусском языке достаточно длительное время растение именовалось родственными словом «копер». Так, что ассоциацию с гориллой это только усиливает. Где горилка, там и рассол.
Вообще, безграмотность современных историков поразительна. Например, сегодня, украинский гимн утверждает, что украинцы «кОзацкого рода». По мнению историков слова КОЗАК и КАЗАК это слова идентичные, но с украинским произношением. Хочу разочаровать великих укров. Гимн написанный польским шляхтичем говорит чистую правду. Слово КОЗАК зарегистрировано впервые в русском языке в 1395 году со значением «работник, батрак», а позже со значением «козак» (то есть состоявший в военизированной охране польского пана). Это козаки выбивали последние гроши со своих соплеменников, за что и были пожалованы королем польским в реестровое казачество (Богдан Хмельницкий), которое было создано в противовес Войску Запорожскому, не имевшему ни малейшего отношения ни к королю, ни к гетману Богдану, ни к придуманной Украине.
То же и с гайдуками и гайдамаками. Последние, это повстанцы селяне-козаки сотника Гайды екатерининских времен, которых разбили поляки и фельдмаршал Румянцев. А с гайдуками вообще смех и грех.
Вот смотрите, как описывают писатели 19 века барский дом:
 - Полон дом арапов, казачхов, гайдуков и гайдучат.
Не следует думать, что авторы писали с ошибками. Например, казачхи и казачки это разные люди. Казачох, это тот, кто носил табакерку с нюхательным табаком за вельможей.  А казачок это танцор или джура у малороссов. Он одновременно считался сенным мальчиком для поручений. Арапы – это просто темнокожие негры и другие варианты негров. Гайдуки это рослые селяне взятые из деревни в услужение господам в качестве слуг на запятках кареты, а гайдучата, это карлики, карлицы или карлы, смешившие своих господ.
Выражение «Колокола льют» было очень распространено в XIX веке. В.И. Даль приводит пословицу: «Колокола отливают, так вести распускают», он же отмечает, что появилась и другая, более краткая, форма этого выражения: «Лить колокола - сочинять и распускать вздорные вести». После революции из старой формулы выбросили слово «колокола», и профессор Д.Н. Ушаков в первом советском «Толковом словаре русского языка» (1935—1940 гг.) зафиксировал новый облик старого выражения: "Заливать, аю, аешь, несов. - хвастливо врать, присочинять (простореч., шутл.). «Это ты, брат, заливаешь».
В синонимическом ряду слов - врать, лгать, брехать, выдумывать, рассказывать басни, фантазировать, травить, раскидывать чернуху, пускать парашу, заправлять арапа, загибать, заливать - все эти слова говорят вроде бы об одном, но каждое по-разному: «брехать» - не то, что «фантазировать», и «загибать» - не то, что «заливать».
В слове «заливать» и сейчас еще сохраняется оттенок его старинного прототипа. «Заливать» - это значит рассказывать некую многосложную историю, в которой выдумка так переплетена с правдой или так на нее похожа, что самый недоверчивый скептик будет долго пребывать в сомнении: то ли верить, то ли нет.
Впрочем, на Москве не только колокола отливать любили. Например, сегодняшнее мероприятие, по открытию памятника Владимира Крестителя в Москве, у меня вызвало двоякое впечатление.  И причина в том, что очередная ложь становится государственной политикой. А это крайне опасное дело, ведь Романовы, изменившие государственную веру, крайне плохо кончили. Поэтому, заигрывания с попами, для правительства современной России, не так безобидны, как им кажется. Становление нового государства на старой лжи, обречено на провал.
 Современный читатель обычно представляет себе историю крещения Руси по Повести Временных Лет. Согласно Повести Временных Лет, Русь была впервые и окончательно крещена при князе Владимире в 986-989 годах н.э., что совершенно не соответствует действительности.
Возьмем Большой Катехизис, напечатанный в Москве при царе Михаиле Федоровиче Романове и патриархе Филарете в 1627 году. Книга замечательная, но из категории вредных в РПЦ. Ее не то. что бы отменили, а скорее забыли о ее существовании. Я уже писал про нее в миниатюре «Тайны Большого Катехизиса». Но сегодняшние события, заставляют меня снова вернуться к этой теме. И сейчас поймете по чему.
 В этой книге есть особый раздел «О крещении русского народа», листы 27-29. Оказывается, что крещение Руси описано здесь СОВЕРШЕННО ПО-ДРУГОМУ, чем мы привыкли думать. Большой Катехизис утверждает, что было ЧЕТЫРЕ крещения Руси.
ПЕРВОЕ - от апостола Андрея.
ВТОРОЕ крещение - от патриарха цареградского Фотия, «во время царства греческого царя, Василия Македонянина, и при великом князе Рюрике всея Руси.  И при киевских князех при Асколде и Дире», лист 28, оборот. Ни для первого, ни для второго крещения Большой Катехизис НЕ ЗНАЕТ НИКАКИХ ДАТ. И это пишется в начале семнадцатого века! То есть в 17 веке никто не представляет, когда именно была ВПЕРВЫЕ крещена Русь
    ТРЕТЬЕ крещение Руси в Большом Катехизисе датировано. Оно произошло, согласно Катехизису, при великой княгине Ольге, в 6463 году, то есть около 955 года н.э. Но не будем здесь обсуждать, почему сам Катехизис переводит эту дату в эру от Рождества Христова несколько по-другому. А именно, он указывает 963 год н.э.  Это, вероятно, связано с еще не устоявшейся в то время датировкой Рождества Христова относительно эры «от сотворения мира».
       ЧЕТВЕРТОЕ крещение Руси - это знаменитое крещение при князе Владимире. Оно датировано Большим Катехизисом 6497-м годом, то есть около 989 года н.э. Вот что говорит Катехизис: «Итако повеле креститеся всей земли Русстей. в лето шесть тысящь УЧЗ (то есть 496 в славянских обозначениях цифр - Авт.). от святых патриарх, от НИКОЛЫ ХРУСОВЕРТА, или от СИСИНИЯ. или от СЕРГИЯ, архиепископа Новгородского, при Михайле митрополите киевском», лист 29.      
Сегодня это описание звучит чрезвычайно странно. Как же так? Ведь мы как бы «знаем», что до крещения Русь была ЯЗЫЧЕСКОЙ. Нас уверяют, что никакой церковной русской иерархии не существовало. Князю Владимиру пришлось, якобы, привезти первых христианских священников из-за границы. А Большой Катехизис семнадцатого века заявляет, что крещение Руси происходит при архиепископе Новгородском Сергии и киевском митрополите Михаиле. Значит, на Руси, к моменту «владимировского крещения» уже существуют по крайней мере новгородская и киевская церковные иерархии, прихожане, которых крещены либо апостолом Андреем. Либо патриархом Фотием, либо княгиней Ольгой.
 Впрочем, как и следовало ожидать, в скалигеровско-романовской истории никаких архиепископов новгородских и митрополитов киевских при Владимире «нет». Как нам сегодня говорят, все это - «средневековые выдумки». В данном случае - якобы фантазии Большого Катехизиса.
В своем ли уме люди утверждающие вранье в главном законе христианской церкви определяющей все и вся в ее жизни и правилах поведения.
    Но тогда возникает следующий вопрос.  Получается, что в семнадцатом веке никто толком не знал – как и когда крестилась Русь? Не читали Повести Временных Лет? Ведь если даже авторы Большого Катехизиса об этом не знали, то и все остальные люди, - которые учились по Катехизису, - тем более не знали. 
Ответ прост, православный мир, впервые «узнал правду» о крещении Руси лишь во времена позднейших «русских историков» - Байера, Миллера, Шлецера, трудами которых вырван восьмой лист из этой повести и вставлен новый, где говорится о крещении Руси Владимиром и приходе Рюрика. Любой, кто возьмет эту Повесть  в руки, убедится, что она подделана и правлена в нумерации страниц. Вот по такой литературе времен Екатерины мы и знаем, про крещение Руси Владимиром.
Мы знаем, а вот предки, в 17 веке, ни о чем подобном никогда не слышали.
По той простой причине, что она еще не была «написана» Миллером, который около 30 лет ее держал у себя дома, хотя против этого восставал Ломоносов и требовал предъявить рукопись, для сверки, справедливо полагая, что немцы ее уже испоганили.  Свой миллеровско-романовский вид Повесть приобрела лишь в XVIII веке.
Скажи читатель, неужели Путину сложно узнать, в каком веке правили в новгородской и киевской метрополиях Сергий и Михаил, которые присутствовали на «владимировском крещении»? Ну тогда я ему подскажу: эти персонажи из 14 века, а значит и четвертое крещение следует отнести к этому времени.
Так кому поставлен памятник у кремлевской стены? Ответ прост – мифу.
Так что мели Емеля, твоя неделя. У кого ключи от амбара, у того и сапогов пара.
В 1878 году лили самый большой колокол для храма Христа Спасителя, и на очередном заседании Комиссии по постройке храма ее председатель московский генерал-губернатор князь В.А. Долгоруков пошутил:
— Надо бы, по древнему московскому обычаю, чтобы колокол звончее был, пустить какой-нибудь слух...
Все рассмеялись, а член Комиссии, известный в Москве П.Н. Зубов, подошел к председателю и шепнул ему что-то на ухо.
Князь Долгоруков взглянул на сидевшего против себя члена же Комиссии, необъятно толстого и громадного барона Б. и неудержимо расхохотался.
— Что, что такое, ваше сиятельство? — заинтересовались все, но В.А. молчал.
— Что случилось? Что?
— Секрет... Большой секрет... Вот когда колокол будет хорош — тогда скажу...
А потом, по секрету, каждому члену Комиссии, конечно, кроме барона Б., князь Долгоруков и Зубов рассказали слух, который был настолько «подходящ», что облетел всю Москву шепотом в гостиных и гремел в клубах и трактирах.
Только один барон Б. недоумевал, когда при всяком его появлении все «помирали со смеху».
А Зубов сказал В.А. Долгорукову следующее: "Пустим слух, что барон Б. «в таком положении»...
Ну что же, пора и мне пустить слух, на долгую жизнь сего истукана. Надеюсь, я не нарушу очередную многоходовочку Темнейшего?
Райкина Костю помните, который вел открытие памятника и впереди президента и патриарха выступал? Из театра «Сатирикон», про которого даже папаша Аркаша евойный говаривал, что «полное отсутствие таланта, может заменить трудолюбие». Так вот Райкин-старший украл это выражение у преподавателя моего отца, Асалханова, который читал курсантам сложнейшую науку об работе двигателей. Сей умнейший бурят, любил повторять, что его науку поймет лишь тот, «у кого либо ЗОЛОТАЯ голова, либо ЧУГУННАЯ задница».
Так вот говорила мне нынче просвиня Пелагея, что печет просвиры в Охотном ряду, что поведал ей беглый солдат Никифор Бесфамильный, де зарыл под этим памятником Райкин младший, папашин обрез. От того и воротит лик истукан от такого соседства.
Сегодня. мало кто замечает. что ни у московского. ни у киевского истуканов на кресте нет распятия. а ведь именно оно. распятие. есть символ современного христианства. Как это объясняет РПЦ? А, никак...
Что то мне подсказывает, что уважения москвичей и россиян к этому памятнику не будет. Знаете, на Руси памятники святым отливались на добровольные пожертвования православного люда. Ну а здесь, как и в вопросе с киевским истуканом гораздо больше вопросов, чем ответов. Я думаю, подписка по Руси на этот памятник, не собрала бы и на ограду. И знаешь, читатель, не ищи в этих словах подоплеку или желание напакостить моей России. Просто логика подсказывает, что все таки, памятники такого ранга и достоинства, рядом с иными русскими святынями (кремлем например), должны обсуждаться всем обществом, всем народом. И лучше, чем подписки на пожертвования, наши предки не придумали. Каждый должен внести свою лепту в такое великое дело. Или наоборот отказаться от поддержки его. ПАМЯТНИКИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ НАРОДНЫМИ, вот тогда их не будут валить при первом удобном случае. В них должна быть отлита не бронза, а трудовая копеечка каждого из нас. Вот тогда, это будет памятник народного доверия, глядя на который наши потомки скажут:
— Вот так жили при Аскольде, наши деды и отцы...

Послесловие

Московская полиция, расследуя слухи, иногда добиралась до их источника. Заводчикам «делали строгие внушения и даже отбирали у них подписки, чтобы они вперед при отливке колоколов не распускали вздорных и в особенности неблаговидных слухов, которые волнуют жителей и нарушают спокойствие города». Но заводчики, и дав подписку, все же продолжали придумывать все новые и новые нелепости, часть из которых, с подачи самих властей, убедившихся в их благонадежности, стали официальной историей. Впрочем, власти и сами умели лить колокола, не хуже своих подданных.

© Copyright: Комиссар Катар, 2016
Свидетельство о публикации №216110402329