СОАВТОР

Комиссар Катар

Моя судьба сложилась так, что большая часть моей армейской жизни из сладкого знала только морковку, а из вкусного перловку с тушенкой. Нет, я не жалуюсь, просто когда через 34 года прозвенел колокол отставки вчистую, первые несколько декад я ел. Все, что мне казалось вкусным и что попадало под мою категорию явств. Конечно, не о какой спортивной форме или утреннем турнике речь просто не шла, а утренняя побудка заменялась музыкой будильника, убаюкивающего меня колыбельной Медведицы. Помните?

— Ложкой снег мешая,
Ночь идет большая,
Что же ты, глупышка, не спишь?
Спят твои соседи — Белые медведи,
Спи скорей и ты, малыш...

Я чувствовал себя тогда маленьким Умкой, которому кто-то подарил штаны с лампасами и папаху из мерлушки с малиновым верхом - разновидность пижамы и домашнего колпака. Полная защищенность среди старых родовых стен, барская пух-перина, погреб с нескончаемыми галереями выпивки и еда - всё, что захочу.
Жизнь конечно сразу пошла на конус - зад стесняясь протискивался к замковую калитку, а полненькие белые ручонки выдавали природного барчука, не оставляя даже воспоминаний о некогда здоровенном двухметровом спецназовце. Я был счастлив, особенно тогда, когда из очага 14 века, где на вертеле можно было изжарить быка, доносились тонкие запахи французской кухни и меня ждал стол под старым дубом, с белоснежной скатертью, фамильным серебром, розливанным морем напитков и всем, что создавал и создает гений моего повара, бывшего шефа парижского «Мулен Ружа», оговорившего заранее со мной условие - я беру на работу еще 2 поваров, его учеников, которым он передавал свое мастерство. Сегодня у него новые поварята, считающие за честь учиться у месье Жерара и это уже 7 поток.
Нет, я не пьянствовал, я не люблю пьяниц и не имею таких в своем окружении. Отец меня приучил к тому, что настоящий русский барин должен быть гурманом и я ценя многие качества алкоголя, всегда знал меру в выпивке. Меня научили наслаждаться напитком - этим трудом рук очень талантливых мастеров. И я давно понял, что все имеет свою ценность
Мои повара меня кормили великолепно, понимая что это моя месть всем этим полевым кухням, столовым и питанию на ходу, а то и сухпайком.
В общем, кухни народов мира галлопировали перед моим пиршенским столом и я чувствовал себя сразу двумя великанами - Гаргантюа и Пантагрюэлем, причем последним больше из схожести фамилий.
Ветры, гулявшие в их брюхах, после лукулова обеда, качали деревья, если верить Франсуа Рабле.
Конечно, такие подвиги мне были не под силу, если чего и летело, так мелкая былка, из тех, которые не вытряхнул из белья после ночи на сеновале, да одинокий, мелкий полевой цветок, по ошибке направленный нюхаться не в то место.
Нет, сила меня не оставляла и я погнул на шее все пожарные багры в округе, показывая зевакам ее существование. Но вот среди этого изобилия не хватало чего-то такого, что рождало размах русской души. Ни водка-селедка, ни французские выкрутасы не могли заменить во мне, что-то подзабытое, но невероятно сытное и важное, из той, прошлой жизни, на которую ни мало не ругаюсь, хотя и досталось мне от нее вполне прилично.
Месье Жерар пытался выудить из меня, что за вкусы всплывают в моей памяти, а я остепененный наукой психолог не мог ему этого пояснить.
Аппетит пропал, я уже не очень стремился за роскошный стол, а если и попадал за него, то не ел, а скорее питался и то не всегда - дремал в кресле или вообще отменял обед. Вес скинул сам того не желая.
Однажды в библиотеке, я задремал в кресле под торшером, читая книгу о особенностях аппетита - китайский трактат в переводе, написаный в конце 19 века очень толковым психологом-иррационалистом. Несколько его дельных мыслей очень понравились и раскрывая их я погрузился в очень приятный сон-дрёму, которая знакома подавляющему большинству моих читателей. Она хороша именно тем, что наступает в уютных креслах в моменты спутанности мыслей, несущих какую-то главную тему, размываемую во времени. О, сколько прекрасных мыслей не услышал мир, по простой причине - сил взять перо и записать на бумаге пришедшее на ум, просто не хватило. На Руси про это состояние говорили так - сморило!
А между тем беседа про аппетит с китайцем продолжалась и мы ушли в такие дебри, из которых вовек не выбраться.
Тогда я только начал работать над модулями «Похудение». Пройдут долгих 11 лет, пока их услышат люди.
Мирная, неспешная полемика в дрёме, несла по волне моей памяти много всякого, но острое чувство приближающейся разгадки странностей аппетита неожиданно выкристализировалось из радужного пятна, приблизившегося к моему креслу.
— Нажар картошачки, дзяцел!
Ба, Лукашенко собственной персоной, на картофельном поле, с объемным мешком, в трусах переходящих в шорты и куртке шефа-ресторана «Славянская беседа» из Праги.
Смотрел строго, почесывая трудовой рукой родовое гнездо. На апостола или иного святого, конечно не смахивал, разве плешью, но явно был не из простых небожителей.
Спустя 10 минут я чистил картоху и резал сало с мясными прожилкками, обильно заправляя сковороду луком. Месье Жерар обалдело смотрел на гору картошки, которую я переворачивал широким ножом, осыпал перцем и ядрил солью. А она ныряла в сочном соку пущенном поджаркой и салом, являла миру самые поджаристые части, которые я с ножа и ел. Так делает всякий серьезный русский мужчина , жарящий в трусах картошку на полном огне, не опасаясь указаний своей хозяйки — убери огонь!
Стоит ли говорить, что я творил в таких же семейных трусах, строго по дресс-коду самого президента Белоруссии? Знаете, картошка без трусов не получается той утонченной фактурности, которая достигается сосредоточенным подергиванием их за резинку во время жарки.
Я много видел подобных картин, когда повар холостяковской судьбины, тащил сковородку с шипящим яством, поддерживая ее дно на ноже, а горячую чугунную ручку другой рукой, просунутой в материал трусов, от чего последние задирались вверх и ничего уже не скрывали.
Длинные коридоры офицерских общежитий видели и не такое. Например, на моих глазах, мой сосед из старлеев, передвигавшийся по корридору с горячей пательней в выше описанной позе, оравший от горячей чугунной ручки и понимая, что донести еду до комнаты не получится, не выпустил латку из рук, а опустившись на колени и уткнувшись лбом в пол, аккуратно поставил ее на видавший виды линолеум. И только после этого возопил диким бесом.
Именно, жаря картофан на здоровенной чугунке в старой кухне шато, и наблюдая за картошкой, я понял то, что до меня понял Ломоносов и мой дремотный соавтор Бацька — в похудении важен не вес, важна масса. И имя этому парадоксу — ПРИТАЛКИВАНИЕ.